Так и сделали. Когда со стороны моря показалась подлодка, идущая на дизелях, сторожевик принял с нее опознавательные и точно по уставу дал на нее свои.

– Спроси его, бомбил ли он недавно лодку?

Сигнальщик отмахал вопрос на сторожевик флажками.

– Читай, что он пишет нам в утешение.

– Сознается, – сказал сигнальщик. – Пишет, что бомбил…

– Отвечай ему так: «Сукин сын, ты бомбил нас», – и потом, когда очухаются, ты им добавь следующее: «Желательно встретиться на берегу для обмена боевым опытом».

Глаз прожектора сторожевика стыдливо промолчал. Сигнальщик понял это молчание на свой лад:

– Разве они ответят, товарищ командир? Ведь понимают, что за такие дела на второй год войны, да еще при обмене опытом, обязательно морду им бить станут…

Подлодка завернула в гавань Полярного, притулилась к родному пирсу. Береговые службы потянули на ее борт шланги с паром, водой, телефоном и электропитанием. Их встретил комдив. Возле пирса остановилась «эмка», из нее вышел командующий флотом Головко, молодо сбежал по сходне на лодку. Он и в самом деле был еще очень молод, этот командир самого молодого флота страны, и только седина на висках выдавала его переживания за судьбы тех кораблей и людей, которых он столь часто провожал в океан…

Выслушав доклад подводника, Арсений Григорьевич спросил:

– А чего не пришел в назначенный срок? Мы ждали…

Командир поведал вице-адмиралу, как его бомбила на плесе своя же брандвахта, пришлось оттянуться в море, подзарядиться там, снова возвращаться… «Волокитная история!»

– Это плохо, – сказал Головко. – Командир сторожевика понесет строгое наказание. Заставим его изучить силуэты наших подлодок и нести службу наблюдения в море как надо, по уставу!

Подводник вдруг представил себе, что, должно быть, испытывает сейчас незнакомый ему человек с мостика сторожевика, и он решительно вскинул руку к козырьку мятой фуражки:

– Товарищ вице-адмирал, позвольте два слова?

– Хоть сто… Я вас слушаю.

– Простите, что вмешиваюсь. Сторожевик (это же видно) недавно рыбу ловил… Где им сразу все тонкости изучить? Служба связи и наблюдения у них никудышная, это верно. Но если быть честным, то командир сторожевика достоин большой благодарности.

– За что? За то, что вас бомбил на подходе к базе?

– Именно так, товарищ вице-адмирал… Уж сколько нас немцы бомбили, а такого не выпадало. Дельно он бомбы клал! Просто душа радуется, что наши корабли умеют бомбить врага отлично.

– Разберемся, – кивнул комдив. – А ты слишком уж добрый, Саня, – сказал он ему потом. – Лежал бы сейчас с водичкой в камбузе на плесе Кильдинском и… рот нараспашку!

Сторожевик вернулся с моря, и его навестил командир подлодки. По внешнему виду пожилой команды, по тому, как неумело отдал у трапа честь подводнику вахтенный, командир лишний раз убедился, что эти ребята совсем недавно плавали под скромным флагом с двумя селедками на полотнище.

При появлении офицера, грудь которого была украшена звездой Героя Советского Союза, командир сторожевика привстал со стула-вертушки. Это был человек преклонных лет, его натруженные руки слегка вздрагивали. Сейчас он имел звание лейтенанта. Над карманом его кителя неярко поблескивал орден Красного Знамени. Только не боевой славы – трудовой…

– Позволю себе заметить, – начал подводник, – что своих на войне бомбить не рекомендуется… Дайте-ка листок бумажки!

На листке, вырванном из тетрадки в клеточку, подводник сделал карандашом несколько стремительных росчерков.

– И вот цель! – сказал он, ловко обозначив свою лодку. – Первый заход вы пошли так. Одобряю. На развороте потеряли, однако, немало времени. Не одобряю. Вот если бы на контрольном бомбометании вы сбросили серию не в этой точке, а здесь…

– И… что? – спросил рыбак.

– Как что? – удивился подводник, смеясь. – Мы бы с вами уже не разговаривали сейчас… Вы поймите одно: вам повезло, как никому другому. Никто из наших людей, отбомбив противника, не имеет возможности встретиться с врагом, чтобы узнать у него – как его бомбили? А вам повезло: перед вами сидит человек, который ускользнул от вашей атаки. Учтите же мои замечания!

Прослушав целую лекцию, старый моряк поднялся из-за стола, а в углах глаз, выцветших от соли и ветров, мерцали глубоко спрятанные слезы.

– Сынок, – неожиданно сказал он. – Прости уж нас. Видит Бог, мы не хотели… Это так, святая истина! А за науку спасибо… мы учтем на будущее!

Распили они в каюте пол-литра и расстались друзьями.

Северные подводники были щитом флота и всего Мурмана. Причем этот щит был постоянно выдвинут на самые крайние рубежи. Враг не был в безопасности даже тогда, когда прятался от подводников в глубине фиордов за охраной цепей, сетей, мин, проволоки и строгой брандвахты… Они все равно прорывались!

Как люди они были по-человечески великодушны и щедры. Опасная работа, гибель многих товарищей, звания Героев – это не сделало их жестокими и зазнавшимися. Они были люди в полном смысле этого слова. Умея ненавидеть, они очень много и очень многое любили в этом прекрасном мире… А далеко в океане на их подлодках тихо открывались крышки аппаратов, и через эти жерла, глядящие в сумрачные глубины, вылетала ненависть к врагу – длинными телами боевых торпед…

Сейчас они встанут на позиции – как щит, ограждающий РQ-17 от высшей точки Европы, от самого Нордкапа.

А теперь, читатель, нам предстоит снова побывать в Западном полушарии, где с американской пристани мы примем на борт человека, который станет нашим добрым союзником…

Большой риск

В апреле 1942 года фюрер сказал в рейхстаге: «Бои на Востоке будут продолжаться и далее. Мы будем бить большевистский колосс до тех пор, пока он не развалится!» Но, развивая успех на Востоке, Германия заодно уж нанесла Штатам несколько болезненных ударов, чтобы пошатнуть моральное равновесие американцев («…чтобы эти олухи, – говорил Геринг, – умеющие штамповать только автомобили и холодильники, поняли, с кем они имеют дело»).

Недавняя катастрофа Пирл-Харбора настолько ошеломила американский народ, что на фоне гибели целой эскадры явно померкло другое бедствие, испытанное Америкой у своих берегов в начале 1942 года. За очень короткий срок немецкие подводники – безнаказанно! – отправили на грунт сразу 150 кораблей. Действуя почти в полигонных условиях, мало чем рискуя, «волки» Деница выбирали по своим зубам любую жертву. Но большую часть торпед они выстреливали в танкеры. Это создало панику среди команд, возивших сырую нефть из Венесуэлы, и матросы в ужасе покидали свои «лоханки». Засев в барах гавани Кюрасао, они попивали крепкий тринидадский ром и лениво посматривали на танкеры, застрявшие возле причалов.

– Сгореть живьем всего за двести паршивых долларов, кому это понравится? – рассуждали они. – Ведь скажи кому-нибудь, что у нас при взрыве даже стекла становятся мягкими, словно пшеничное тесто, – так ведь никто не поверит…

Подлодки Деница обстреляли с моря нефтеперегонные заводы, и вскоре США (богатейшая страна!) ввела нормирование на бензин, на кофе, на сахар. Для борьбы с немцами был создан флот охраны из добровольцев, ищущих острых ощущений, который получил название «Хулиганский патруль». [5] Моряки быстро поднимались в цене, моряцких рук не хватало. Команды торговых кораблей зарабатывали большие деньги на риске…

В одной из улочек Бостона, недалеко от порта, весело торговал шумный моряцкий бар, и здесь сидели два приятеля.

– Большой риск, и оттого большие деньги, – призадумался Сварт. – Но туда берут ребят, которые умеют палить из «эрликонов»… Скажи честно: ты не боишься этого рейса?

Брэнгвин оглядел сутолоку бара и, сжав жесткие кулаки, прищурился, словно в авиаприцел «эрликона»:

– А знаешь, это даже нетрудно… По Адольфу и его сволочи я согласен стрелять с утра до ночи… Да и русских надо ведь понять тоже: им сейчас тяжело, и почему бы не помочь им?